Политкорректность в США и все, что связано с ней, не просто будоражит умы иммигрантов из бывшего СССР, проживающих сейчас в Америке. Это самая горячая тема последних двух недель. И наш сайт, разумеется, не может обойти ее стороной. Другое дело, что мы не обвиняем чернокожих жителей США в “зажратости”, в том, что у них есть аж ВСЕ для счастливой и полноценной жизни, не отрицаем, что в США есть расизм, а наоборот – постоянно подчеркиваем, что он есть и это зло. В общем, у нас позиция меньшинства (надеюсь, что пока).
Одна из читательниц Vinograd.us даже написала мне доброжелательно, чтобы я перестала ставить тексты о расизме в целом в США и среди выходцев из бывшего СССР в частности. Мол, вы теряете читателей, вас все равно не поймут, зато отпишутся… зачем? Она права. Но лишь в том, что да, две недели подряд от нас массово отписываются, на наши публикации жалуются в тот же Facebook, нас обвиняют в узколобости, “левизне” и еще непонятно в чем.
И все это лишь потому, что мы имеем отличную от большинства русскоязычных иммигрантов, точку зрения, в которой, кстати, нет ничего криминального. Она лишь иная и коротко звучит так: мирные протесты – это прекрасно, вандализм и мародерство – это ужасно, расизм существует и чернокожие жители США не имеют тех привилегий, которые имеют американцы с белой кожей.
Я действительно не могу спокойно смотреть на то, как выходцы из страны, где слова “ж*д”, “черно*опый”, “узко*лазый” в свободном обиходе, учат американцев политкорректности.
– К черту политкорректность! – в едином порыве орет русскоязычный сегмент Facebook, не понимая, что она их не устраивает ровно до одного простого момента, пока кто-то не скажет им в лица: “Ж*д пархатый, вали домой!” или “Русская свин*я, только и можешь, что пить!”
Ведь что такое “политкорректность”? Это “практика прямого или опосредованного запрета на употребление слов и выражений, считающихся оскорбительными для определённых социальных групп, выделяемых по признаку расы, пола, возраста, вероисповедания, сексуальной ориентации и т. п.” (Wikipedia).
Так что там насчет “русской свин*и”? Отменим политическую корректность? Давайте! Но только тогда для всех, а не только для соседей. Или получается как с мечтами о Сталине – 99% из тех, кто грезит о его возвращении, хотят его не для себя, а исключительно для соседа, ну, или ненавистного чиновника.
Или все как в том анекдоте про “А нас-то за что?”
Текст ниже был найден мной в Facebook. Но я так и не смогла найти кликабельный источник этого поста, поэтому под ним не будет ссылки, а только предполагаемое имя автора. Если у вас есть прямая ссылка на этот замечательный текст, пожалуйста, пришлите мне его на marina@vinograd.us
Политкорректность в США: у нас, русскоязычных иммигрантов, два варианта
Мы, эмигранты из бывшего Союза, в последние десятилетия влившиеся в американское общество, люди очень разные, но одно качество, кажется сегодня нас всех объединяет: наша страсть к политике, наша эмоциональная реакция на события последних лет и, особенно, последних недель. Она же нас и разделяет на два непримиримых лагеря.
Сейчас очень трудно разговаривать с друзьями детства, с родственниками. Но главный водораздел чаще всего пролегает между людьми самыми, что ни на есть близкими – родителями и детьми. И самое острое противоречие между поколениями связано с вопросами межрасовых отношений в США. Почему это происходит?
Почему, в отличие от своих талантливых, умных, хорошо информированных взрослых детей, многие советские эмигранты считают, что расизма в США не существует, или что масштабы его сильно преувеличены идеологически ангажированными академией, прессой и политиками? Я намеренно пишу о «советских», а не пользуюсь термином «русскоговорящие». Потому что мы приехали в эту страну не только с чемоданами, но и с существенным морально-ценностным багажом нашего общего советского прошлого. Мы, советские, выросли на презумпции правомерности доминанты одного народа с его лучшей в мире культурой и подчиненности этой доминанте всех других.
Мы воспитывались не только на Пушкине и Толстом, но и на анекдотах о чукче, армянах, молдаванах, а также и о себе любимых (трогательных в собственном исполнении и обидных в чужом – собственно, та же история, что и с употреблением слова «ниггер» здесь, в Америке). Мы не понимали, что системный антисемитизм – это разновидность системного расизма, и, принимая свою социальную второсортность как данность, находили обходные пути, чтобы получить высшее образование и, порой, ученые степени.
Преодоление препятствий и заслонов, выставленных перед нами государством и обществом, было нормой нашей жизни. Мы не знали, что такое справедливое общество, где все равны перед законом, и где возможности материального роста и социального продвижения ничем не ограничены, пока не оказались в этой благословенной стране. Мы полюбили свою новую страну, мы пахали, нашли в ней свое место, преуспели. Нам здесь хорошо. Мы, наконец-то, ощущаем себя частью доминантного народа, носителями культуры и морали его большинства. И мы не всегда отдаем себе отчет, в том, что в то же время, мы продолжаем во многом оставаться носителями той кондовой, советской культуры, где нетерпимость считается достоинством, а сочувствие – слабостью. И что подлинными, без оговорок, носителями американской культуры стали наши дети.
Мы, советские, выросли и сформировались в атмосфере, где главенствовала дихотомия «мы и они», и мы привезли эту дихотомию, перестроенную на наш собственный лад, в другую страну. «Они» поменялись, но двойной стандарт по отношению ко всему, что не «мы», остался неизменным. Наши родители, многие из которых были усердными строителями коммунизма в СССР, а в Америке не проработали и дня, вот уже десятилетиями пользуются теми же благами, что и потомки рабов, многие из которых и по сей день избывают последствия столетий исторической несправедливости.
И почему-то ни многонедельные океанские круизы и европейские туры советских дедушек и бабушек, ни их богатые подарки внукам, ни их лечение сверхсовременными средствами и полное обслуживание на дому, обходящиеся налогоплательщикам во многие миллионы долларов, не возмущают нас так же сильно как чужой двухдюймовый маникюр, или яркая машина из которой рвутся звуки рэпа.
Окрыленные успехом и заслуженными достижениями в радушно принявшей нас стране, мы не хотим видеть очевидное: системный расизм в Америке – это такая же реальность какой был советский антисемитизм, но хуже и страшнее и по социально-экономическим результатам, и в повседневной реальности. Ведь намного легче бить по видной еще издалека морде, чем сверять ее с паспортом, как это делал советский режим. Мы не исчисляем цену человеческой жизни по абсолютной шкале, и нам неприятно напоминание, что жизнь чернокожих граждан тоже имеет ценность. И что Джордж Флойд стал символом всеохватывающего протестного движения не как герой, а как мученик, который бесконечные последние четыре минуты своей жизни просил воздуха и звал маму, а его еще душили пять минут после этого.
Нам не жаль этой жизни, как не жаль девушку-сотрудницу скорой помощи, к которой вломились ночью в дом по ошибке, парня, пристреленного по невнятному подозрению во время утренней пробежки, школьного работника, которого застрелили в машине, когда он засунул руку в бардачок, чтобы достать требуемые от него документы, подростка в надвинутом на лоб капюшоне, мелкого уличного спекулянта, который, опять же, просил воздуха…
В праведном гневе по поводу волнений в стране, мы мажем всех одним миром, мешаем все в одну кучу, и клеим позорные ярлыки без разбора. Пропорции событий в нашем восприятии грубо искажены. Мы ставим знак равенства между повсеместными мирными протестными демонстрациями межрасового единства (десятки тысяч человек в каждом из этих шествий, сотни тысяч по всей стране) и отдельными, локальными поджогами и погромами магазинов (несколько сотен организованных преступников и примкнувших к ним оппортунистов-люмпенов).
Лидеры массового, народного протестного движения и включившаяся в это движение семья погибшего, призывают к исключительно мирному протесту, и гневно осуждают воров и хулиганов, которых, если даже со всей предвзятостью включить в общее число протестантов, едва наберется мизерная доля процента. Но мы видим только то, что мы хотим видеть, полномасштабная картина нас не интересует, наши рамки установлены раз и навсегда, и фокус жестко зафиксирован.
Политкорректность: почему нас, советских, в США от нее трясет
Давайте попробуем раздвинуть эти рамки и увидеть события в реальном масштабе. Наши дети видят этот мир другим. У них тоже есть свой фокус, но, в отличие от нас, они видят всю панораму. Нас, советских, трясет от всякого проявления «политической корректности». Политкорректность, какой мы ее знаем сегодня, не исключает злоупотреблений и перегибов, иногда и на грани нарушения свободы слова. Но как бы нас ни раздражали крайности этого подхода, ведь главное в нем то, что как основополагающий принцип поведения в обществе, политическая корректность несет в себе гуманистический, морально состоятельный императив уважать и щадить чувства людей, которые в меньшинстве, которым хуже и труднее жить чем большинству из нас.
Политкорректность призвана защищать чувства не только нег*ов, гомо*еков, инвалидов и жирных, но и очкариков, и жи*ов, и телок, и совков.
Пульс участился от этих слов? Так давайте все-таки поговорим о политкорректности с нашими детьми. Потому что они лучше и чувствительнее нас: они не выросли в атмосфере повального хамства и повсеместного, от троллейбуса до комсомольского собрания, навешивания обидных ярлыков и кличек; может им виднее. Наши дети сегодня – взрослые, хорошо образованные люди, у которых всегда была возможность выбирать между теми ценностями, которые исповедуем мы, советские, и другими – общечеловеческими, либеральными, гуманистическими.
Они, как и большинство молодых американцев, выбирают вовсе не революцию, не анархию, не погромы и поджоги, как некоторые из нас склонны считать; они выбирают свободу слова и собраний, гарантированные им конституцией как инструмент для решения насущных для общества проблем. Давайте прислушаемся к ним. Или уж настолько в нас укоренилась нетерпимость к чужому мнению, что, мы предпочитаем духовное отчуждение от наших детей честной попытке их понять, и таким образом, все-таки, попытаться взглянуть в глаза будущему?
А может быть все же стоит это сделать, по крайней мере тем из нас, для кого кровная и бытовая близость не заменяют душевной и духовной? Мы – русские американцы, и на стыке двух великих культур мы можем выбрать и усвоить то лучшее, что заложено в каждой из них. Возможность саморазвития и самоочищения, любовь и сочувствие чужому страданию, «милость к падшим» – этот мотив русской классики прекрасно вписывается в общепринятые представления о демократии, свободе, главенстве закона и всеобщем равенстве перед ним, которые не пустой звук в нашей новой стране. В ней сейчас происходят сложные, болезненные процессы.
Мы можем продолжать размазывать гной негативизма и способствовать распространению заразы, а можем посмотреть на мир другими глазами, переосмыслить какие-то ценности и стать частью процесса выздоровления. Для этого нужно просто увидеть хорошие молодые человеческие лица в протестной толпе и постараться включиться в диалог поколений. Начиная, может быть, с собственных детей.
Читайте также Расизм в США на примере школьного образования
Photo by Clay Banks on Unsplash
