Русскоязычный спектакль про менструацию – кто и зачем поставил его в США? Почему женская физиология – это тема-табу?
Арт-коллектив «Fool House» из Портленда (Орегон) везёт на гастроли по США один из самых ярких текстов современной российской драматургии последних лет. Спектакль «28» по пьесе россиянки Ольги Шиляевой – это «трагедия менструального цикла», как её определяет сама писательница. Героиня, Герой и Хор, представляющий собой коллективное бессознательное постсоветского общества, проживают на сцене один месячный цикл с бескомпромиссностью и прямотой, которых эта тема вряд ли удостаивалась ранее. Пьеса начинает тяжёлый и честный разговор не только о месячных, но и о дискриминации, стереотипах, домашнем и сексуальном насилии.
Спектакль был тепло принят в Портленде: в июле состоялись три аншлаговых показа. Журналистка Александра Обманец пообщалась с участницами и участниками постановки о том, почему такой откровенный разговор необходим – в том числе в эмигрантском сообществе.
Ирина Лавриненко, постановщица, голос из хора женщин: “Я никогда не видела ничего подобного в театре“
Я не то, чтобы люблю шокировать зрителей. Я люблю знакомить людей с новым материалом. И эта пьеса мне очень понравилась. Она легла не только на мой собственный опыт, но и на опыт всех девочек, которых я знаю. Там есть все разговоры, которые я когда-либо слышала, но ничего подобного я в театре не видела.
Не называй меня режиссёром, не хочу! Среди нашей труппы нет профессиональных актёров, и в этой пьесе это важно — герои говорят от души, не уходя в актерство. Ведь реплики очень естественные – это то, как говорят обычные люди. Я хотела, чтобы вот эти люди просто вышли и сказали.
Но я хотела, чтобы спектакль превратился в более масштабный проект для нашего русскоязычного сообщества в Портленде, потому что это то, чего нам не хватало.
Не хочу, чтобы театр воспринимался исключительно как развлечение. А хочу неординарных, искренних реакций, здесь вообще нет общей темы, каждый вынесет своё.
У нас было много озарений во время репетиций. Например, во время фотосессии. Дело в том, что кроме Героя-мужчины, у нас есть ещё одна мужская роль. Это роль Бармена — корифея хора, который играет на музыкальных инструментах и объявляет дни цикла. Для промо-материалов мы делали фотосессию хора с Барменом. Мы усадили его посередине и встали вокруг него. И даже не осознали этого. И все фотографии, которые получились — это мужчина в центре и женщины вокруг. И такие, главное, довольные ушли домой! А потом смотрим – это невозможно показывать.
Сидит султан и вокруг него — «маруси», одна даже с платочком!
Три месяца читали феминистскую пьесу — и даже не осознали, что поддались этому стереотипу!
В общем, этими фотографиями так и не удалось воспользоваться.
После каждого из спектаклей была дискуссия со зрителями, и в ней меня больше всего поразили признания мужчин. Мужчины стали признаваться в том, что над ними было совершено насилие, взрослые мужчины. Я такого в русскоязычном сообществе никогда за всю свою иммиграцию, 26 лет, не видела.
После спектакля люди ко мне подходили и выплескивали свои истории — это меня тоже поразило. Откуда взялось это доверие? Я даже испугалась.
Еще один мужчина посмотрел спектакль и сказал: «Ну, теперь я знаю, почему у нас покупки появляются в определённые дни месяца!»
А был один комментарий, который меня сильно уколол. Мужчина сказал после спектакля: «Что же вы нас так не любите?» Я вообще не понимаю, как он мог сделать такой вывод, что мы не любим конкретно его и всех мужчин. Такого я не ожидала, как ушат воды на меня вылили.
Я видела слезы на каждом спектакле. На премьере была пожилая женщина, которая плакала. Она сказала, что смотреть, конечно, было тяжело, но убирать ничего не нужно.
А на недавнем спектакле, который мы сделали только для женской аудитории, плакали очень многие. Мы сделали его бесплатным, очень серьезно в него вложились. Зачем нужен был вообще показ только для женщин? А эта идея мелькала в комментариях, мол, это тема для женщин, это для обсуждения в женском кругу. Я решила, что нужно сделать закрытый показ. Это был для нас супер-опыт. Мы расслабились, мы немного по-другому играли. Нам самим удалось поплакать. Я вообще рыдала. Особенно в конце, когда наливается чаша с красной жидкостью. Я с таким удовольствием после спектакля каждый раз выливаю эту намоленную воду в раковину. Как будто все, оно ушло.
Я хочу свозить спектакль в Сиэттл и в Калифорнию, а ещё показать его русскоязычному и американскому зрителю на фестивалях. Мы прямо сейчас переводим оригинал на английский.
Рита Руссо, голос из хора женщин: “Для меня это абсолютно естественная тема“
Я знаю, что это запретная тема для многих, даже для моих подруг, но для меня это абсолютно естественная тема. У меня даже не было мысли отказать или сказать, что это некрасиво или неправильно. В общем, я сразу согласилась.
У меня много историй с месячными, они начались у меня в шестом классе на уроке алгебры, я как сейчас помню.
Учительница вела себя странно — она весь урок стояла у меня за спиной, и я не могла понять, что ей от меня надо. А она заметила, что у меня месячные начались и на скамейке была кровь! Она стояла за моей спиной с тряпкой и показывала мне глазами, мол, посмотри! Это могло бы на мне как-то травматично отразиться, наверное, но нет.
Но в пьесе есть и другое — там есть свидетельства насилия, и это больные темы, это было довольно тяжело проговорить. Это очень жизненно и я с этим сталкивалась лично.
Про то, как кого-то изнасиловали в туалете, про то, что девочку-жертву обвинили в том, что она спровоцировала насилие… Это то, что действительно происходит, например, в России. Это была самая болезненная и неприятная часть для меня.
В какой-то момент у нас в коллективе была идея вместо написанных в пьесе реплик рассказать свои истории, и я очень обрадовалась, когда все проголосовали против. Тема насилия над женщиной, тема насилия вообще над любым человеком – я бы не смогла это играть и обсуждать. Теперь я понимаю, почему жертвы об этом так мало говорят.
Тема насилия для меня – табу. Это очень глубоко сидит, и мне кажется, что если это не проработано с психотерапевтом, то, может, и не стоит про это публично рассказывать – это вызывает совсем другие эмоции, это
может спровоцировать депрессию, суицидальные мысли. Те, кто пострадал, но не решается об этом рассказать, всё равно заслуживают понимания и поддержки. Эта тема не для всех.
Неравноправие – тема очень актуальная, и не только в России, но и в США. Я работаю в сфере, где очень много мужчин, и с темой сексизма я сталкивалась много раз. Я много знаю в так называемых «мужских» темах, таких как ремонт и стройка. Да поймите же вы, наконец, что если я знаю больше, чем коллега-мужчина, это никак не опускает его в моих глазах!
Евгений Ляхович, исполнитель роли Мужчины: “Мой хороший друг не хочет идти на этот спектакль”
Я сам попросился играть в театре, и когда мне вдруг дали эту роль, я просто не мог отказаться. Ну, спектакль про месячные — а что в этом такого? Я не считаю эту тему шокирующей. Это женский спектакль и мне не все в нем понятно, и никогда до конца не будет понятно. Но по отклику женщин я вижу, что он в них отзывается, и это мне нравится. Я человек незакомплексованный и меня трудно чем-то напугать. Я не боюсь трудностей.
Мне показалось, что Мужчина в пьесе – очень непохожий на меня персонаж, это собирательный образ, но собрал он все самое худшее. Он подонок. Он обесценивает, хамит, говорит слова типа «Проблема не в том, что я тебя обижаю, а в том, что ты помнишь об этом!»
Мне удалось совсем немного сгладить углы в этом отталкивающем персонаже, сделать его более объемным, более ранимым, человечным. Вначале у меня был протест против такой репрезентации мужчины, я очень долгое время пытался переделать текст, вопреки желанию нашей постановщицы, но в конце концов я смирился с версией автора: все мои изменения касаются в основном не текста, а самой игры и интонаций.
У меня трое детей, двое мальчиков и девочка, я хорошо понимаю, насколько женщине тяжело выносить и родить ребенка, но я не понимал, насколько все сложно в плане месячного цикла. А в спектакле как раз и представлен весь этот цикл, все его фазы, и в любом его моменте есть свои нюансы, боль и страдание. Чаще всего женщины это скрывают, и весьма успешно. Они держат эту боль в себе. Я не знал, насколько это всё сложно, думал, что это проще. И, главное, об этом никто не знает — а корни, наверное, от неравноправия женщин, от пренебрежения к женской физиологии.
Мой очень хороший друг не хочет идти на спектакль, а я и его подруга уговариваем его. Я стал ему говорить про моменты, которые были бы интересны для мужчины, типа постельных сцен. Но тему месячных я с мужчинами не обсуждал. Мужики стесняются этой темы, она им чуждая, неинтересная, и они не хотят расширять свои горизонты особо. Хотя у нас среди зрителей где-то треть мужчин, и мне это очень приятно.
Очень надеюсь, что этот спектакль станет яркой вспышкой, после которой последуют другие. В Америке много лицемерия в плане феминизма. О равенстве полов, равенстве сексуальных ориентаций много говорят, но это поверхностно. Всё проблемы до сих пор есть — и расизм, в том числе.
Юлия Царенко-Кэри, голос из хора женщин: Физиологические стигмы могут быть очень токсичными
Я по профессии психолог и знаю, что физиологические стигмы могут быть очень токсичными, а самое главное — мы часто не понимаем, что носим их в себе.
На Фейсбуке наш коллектив “Fool House” публиковал посты, посвящённые теме месячных. Набралось очень много комментариев от представителей местного русскоязычного сообщества. И мне стало очевидно, что люди не осознают стигмы, связанной с месячными, более того, они её защищают. Защищают, потому что им больно.
Мифов вокруг месячных очень много: и что это что-то совершенно непонятное, и что женщины в это время опасны, и даже древняя мифология про то, что вагина — это какая-то мистическая черная дыра. Конечно, в разные периоды цикла с женщиной происходят изменения, на неё влияют гормоны.
Но говорить, что все женщины в эти периоды какие-то «не такие» — это стигматизация. Мы все разные, у всех разные особенности. Стигма обобщает, причём в негативную сторону.
Отсюда — стыд перед покупкой прокладок, страх того, что ты, не дай бог, протекла, а все будут на тебя пальцем показывать и ржать.
Вокруг этого много негативных стереотипов. А мы, люди, — социальные существа. И когда общество нас стыдит — это равносильно тому, что общество нас контролирует и исключает. И когда женщину стыдят за месячные – процесс, который она контролировать не может – общество внушает ей стыд, заставляя её бежать и прятаться. Чтобы не быть исключённой из общества, женщина начинает прятаться — не ходить на работу, придумывать отмазки, не признаваться, когда больно, потому что ей стыдно.
Прекрасно помню ситуацию: я училась в университете, играла в команде КВН, у нас была репетиция. В команде было две-три девушки, остальные — парни. Я села на стул и почувствовала, что течёт. Я решила всем наврать: сказала, что мне что-то нехорошо, и можно репетировать без меня. До конца репетиции я, не шевелясь, сидела на стуле. Кровь уже была на полу, а я до последнего ждала, чтобы все ушли. Потом я встала, помыла пол, постирала свои вещи, надела мокрое бельё и колготки и пошла по холоду домой. И вот я хотела бы сказать, что сейчас я бы не стеснялась, я бы сказала, что мне нужна помощь. Но нет, не сказала бы. Я бы и сейчас со стыдом сидела бы на стуле.
Зато в моей семье мы с мужем относимся к этому легко. У нас даже есть шутка про «blood flood», когда ночью внезапно начинается кровотечение. Я утром ему говорю «ну вот, нас затопило». Он мне принесет все, что мне нужно, в семье с этим проблем нет.
Светлана Савина, голос из хора женщин: “Что вы нам свои трусы выворачиваете?”
Текст вызвал у меня противоречивые чувства — это вроде и смешно, и грустно, и чувствуется в нём какая-то смелость, и не знаешь, как на это люди прореагируют. Это вызов обществу. Многие реплики я уже слышала своей жизни, ведь в обществе, в котором я росла, эта тема считалась неприличной. Мне говорили, что про это не разговаривают, что это грязное, что это надо прятать.
Хор — это коллективный голос, это мнения людей вокруг нас. Этот коллективный голос с детства диктует нам нормы, что делать, что не делать. Это спускается свыше и становится частью нас. И если мы посмотрим вглубь себя, мы поймём, что это не часть нас, это то, что к нам «прилипло» в течение жизни. Слова хора — отражение голосов общества, мне же тоже говорили «Что вы свои трусы выворачиваете?» или «Ты же женщина, должна молчать, должна терпеть, должна быть сильной!».
Я только в сорок лет поняла, что мне всегда говорили «Не плачь!» и я никогда не плакала. Мне хотелось, конечно, но я себя останавливала и напоминала, что я должна быть сильной.
А эмоции никуда не уходили, я их просто складывала и складывала в себе, как под крышку. А потом крышку срывает и ты не можешь понять, почему ты вдруг взорвался и ведешь себя неадекватно, прямо как Героиня в пьесе. А потом ещё и винишь себя за это, за то, что накричала на мужа, ребенка, собаку. Винишь, а потом всё опять сначала.
Я осознала, что директива «не плакать» спущена сверху, и осознала, что я могу поплакать и прожить эмоции, если они есть.
Мне очень интересно наблюдать за людьми, которые смотрят этот спектакль и видеть, какие эмоции они проживают.
Вот, например, в речке вода. Если её не трогать, можно подумать, что она чистая, а если поводить палкой по дну, подымется грязь и ил, которых было не видно. Когда мы выносим на зрительский суд такую смелую пьесу, мы поднимаем в чистом озере всю эту муть. Кто-то будет плакать, кто-то смеяться, кто-то, может, выйдет из зала.
Надеюсь, помидорами не забросают. Но люди будут испытывать чувства. И для большинства это будет терапевтическое мероприятие.
Мы не можем молчать, общество меняется и мы должны реагировать. Это освобождает нас от многих вещей, и ты начнёшь это лучше понимать, когда увидишь со стороны.
Ольга Белогурова, голос из хора женщин: “Этот спектакль меня очень изменил”
Прочитав пьесу, многие девушки говорили “Я влюбилась в эту пьесу, я хочу в ней играть!” Так вот, это была не я. Я была не уверена в том, что смогу, более того, не была уверена в том, что хочу. Ушло какое-то время на переваривание, я перечитала текст и поняла, что мне это будет полезно. И это действительно было полезно: я избавилась от комплексов и табу, которые во мне сидели. Ведь мы – отражение того коллективного бессознательного, про которое мы рассказываем, мы его продукт.
Что было сложным? У меня в тексте было слово “минет”. Это был стопор. Мы начали репетировать, и я это слово увидела в своих собственных репликах и подумала “Ой! И как я это скажу? Тем более, со сцены?” Я не знала, что я могу такое сказать, произнести. Я даже просила постановщицу спектакля Ирину Лавриненко, мол, Ир, давай уберем его или хотя бы заменим на “оральный секс”. Но потом я поняла, что оно там было совершенно оправданно.
Это только один небольшой пример, но в целом этот спектакль вызвал во мне очень большой сдвиг, настоящую трансформацию. Чем больше я вчитывалась в текст, тем больше тема менструации отходила на задний план, а на передний выходила тема давления общества на женщину. Тема того, как она видит свое место, что ей можно и нельзя и то, откуда эти “можно” и “нельзя” взялись. Все, вдолбленное в нас с детских времен…
Боже мой! Вот просто осознать, что это – не то, что мы должны, не то, что нам надо, это всего лишь то, в какие условия нас поставил социум! Вот это самое главное.
Многие зрительницы, посмотрев спектакль, говорили: “Да как это можно, за час всю мою жизнь показать!” Многие до этого не осознавали то, что наша связь, связь всех женщин, не основана на гормональном цикле, она основана на глубинном понимании женщины и ее постоянном отстаивании своего места. Зрители это прочувствовали.
Я бы очень хотела, чтобы спектакль посмотрело как можно больше зрителей, и чтобы они смотрели его с широко открытыми глазами. Чтобы они доверились его течению спектакля и тому, как плавно перетекает главная мысль: от менструального цикла до темы поиска себя и сопротивления давлению, сопротивления для того, чтобы быть самой собой. На этом фоне сказать слово “минет” – не самое страшное. Самое страшное – это не сказать
все остальные слова и не рассказать наши истории.
Астра Давалос, продюсер, исполнительница роли Героини: Насилие сопровождает патриархат последние четыре тысячи лет
Мы впервые заявили о том, что будем ставить эту пьесу, в нашей группе на фейсбуке, она так и называется «Fool House». Написали пост в День менструации [прим. – Всемирный День менструации отмечается 28 мая].
Тут же в комментарии пришла женщина и сказала:
«Может, ещё и про говно поговорим?»
Очень в духе пьесы. Потом пришли мужики и сказали:
«Да у нас после этого не встанет»!
На что мы отвечали:
«А в нашей пьесе эта реплика есть. И эта реплика есть».
Всплыло коллективное бессознательное. И это был успех.
Билеты на премьеру мы продали за сутки, потом за неделю продали второй спектакль.
Интересно, что много мужчин купили билеты, процентов 30%. Мужчину на роль Героя мы искали очень долго, нам отказало человек пять. В пьесе мужчина очень негативно показан, то есть актёру приходится смотреть на свою тёмную сторону, а никто не хочет туда смотреть и тем более никто не хочет её играть. В этом плане Жене Ляховичу огромное спасибо за его смелость. Он так проникся, он даже плакал на одной из репетиций, прямо на сцене. Один
отдувается за всех мужиков, в общем.
В пьесе есть несколько важных моментов, которые мы, как женщины, проживаем. Первая точка — это фраза в начале пьесы «Посмотри на меня». У меня есть ощущение, что многие проблемы, которые касаются женщин, общество нам советует не показывать — как в России, так и в США.
Другой момент, когда в конце мы приходим к теме насилия. Насилие сопровождает патриархат последние четыре тысячи лет. Ведьмы на кострах, репродуктивное насилие, изнасилования, домашнее насилие. Каждая из нас это чувствует внутри себя. Это было с нашими мамами, с нашими бабушками, с нашими прабабушками, это часть нашей коллективной истории.
Когда в работе над пьесой мы дошли до моментов с насилием, и Героиня на сцене пыталась проявить свою ярость, наши же собственные участницы сказали:
«Ну что же она такая агрессивная? Что же он на него с кулаками бросается?»
То есть над нами совершалось насилие на протяжении тысячелетий, а мы сейчас в 21-ом веке не можем проявить свою ярость, чтобы на это ответить.
Нужно с одной стороны признать, что это было, а с другой стороны женщинам прожить свои ярость и агрессию, которые есть внутри, а потом поплакать обо всём об этом.
Мне нравится эта пьеса тем, что она проводит как участниц, так и зрителей, через этот психологический цикл и тем самым дает какой-то шанс на интеграцию. Иначе будет «мы этого не видим», «этого не было», «у нас всё хорошо» и
«феминизм победил». Ограничения, которые вписаны в нас культурой, мы осознали только во время репетиций. О том, что женщинам нельзя злиться, женщинам нельзя быть агрессивными. Да почему же?
Да, в пьесе есть тяжелые реплики. Одна из участниц до сих пор хочет вырезать отовсюду слово «минет». Но я считаю, что у меня офигенная женская роль. Это пьеса про нашу жизнь и я в ней показываю все возможные моменты перехода и это супер-интересно с актерской точки зрения. Переходишь из одного в другое. И мне отзывается тема насилия. Про это важно говорить, важно рассказывать наши истории.
ФОТО: Елена Туркина
Читайте также “Иммиграция в США: как я открыла свой театр и доросла с ним до Бродвея”
