Маша утром смотрит в окно и с тоской – неужели ты отправишь нас в школу в такой холод??
“Такой холод” – это минус шесть. Она должна тепло, удобно и красиво одеться, вкусно поесть, взять с собой вкусный ланч и дойти до заранее прогретой машины. Одно слово – тоска.
Я смотрю на неё и вспоминаю, как я я по утрам смотрела на градусник за окном и канючила:
– Минус тридцать шесть на улице.
На что мама отвечала:
– Школы закрывают при минус сорока! А как ты на работу потом ходить будешь? – и беспощадно отправляла нас учиться. Страшное пальто на тоненькую форму, на которую запрещено надевать кофты, чтобы класс не выглядел как цыганский табор, и вперед…
В целом мои воспоминания о школьных годах сводятся к одному слову “муштра”.
А еще казарма, дисциплина, терпи и так положено.
Я тех пор, как я стала мамой, я все время стараюсь, чтобы детство моих детей было как можно больше не похоже на мое. Но муштра все же коснулась и их.
Взять тот же детский садик: когда нас в него записали, то предупредили грозно, что приходить надо без опозданий к восьми утра. Иначе пригрозили выгнать.
Я, узнав о расписании, загрустила. Работала я тогда с двенадцати часов дня и вполне могла приводить детей к одиннадцати утра.
Загрустила, но не потеряв надежду, спросила:
– А можно все-таки нам опаздывать?
– Вы что? – выкатила на меня глаза болотного цвета заведующая детсадом. – Я же должна в пожарную часть передать сколько у нас детей тут! А вдруг мы загоримся?
– А сообщить пожарным количество детей по приезду нельзя?
– А если я взорвусь и некому будет сказать? – неожиданно трагическим голосом спросила она. – В общем, не придумывайте, мамочка, приходите как положено!
Знаете, после ее фразы про “взорвусь”, я почти сразу перестала терзать себя и окружающих вопросом: почему и за что в Союзе так муштровали детей?
С тех пор, как только намёк на такой вопрос возникал, я сразу представляла себе тот самый взрыв: вот плохого качества вставные зубы летят в одну сторону, скальп с мелкими желтыми кудряшками в другую, правая толстая рука с увесистыми часами застревает в ветках березы, а левая, с массивным александритом в перстне, и вовсе никогда не находят:
– Ну что вы хотите – разметало взрывом нашу нинупалну…
Нас всех так готовили к жизни: с учётом какого-то гипотетического взрыва.
И готовят.
Сегодня мне очень жаль тех, кто продолжает жить в ожидании взрыва. Такие ещё пишут мне иногда:
“Ваши дети (или американские дети или даже американские мужья) совершенно не готовы к жизни! Не приспособлены!”
Ну что мне им на это сказать… Ведь в иммиграции я уже сама успела поработать в детском саду. Детей туда приводили во столько, во сколько было удобно родителям или ребенку. И, и еды хватало на всех, и в пожарную часть не нужно было звонить, чтобы исправить данные по количеству малышей. Пожарные, кстати, за время моей работы там, приезжали к нам аж три раза – вызывать их не надо было. Каждый детский садик в Америке оснащен специальной системой оповещения: датчики, фиксирующие признаки пожара, автоматически посылают оповещение на пульт ближайшей спасательной станции.
Сегодня каждый раз, когда я слышу о крахмальных американцах, не готовых к экстремальным ситуациям, я очень хочу спросить:
– А что, если нинапална все-таки выживет при взрыве? Или вообще не взорвется?
Но поскольку предыстория такого вопроса длинная, то иногда я пропускаю его и просто говорю в ответ:
– Мои американские дети готовы к жизни, но да они не готовы выживать. Но ведь может им и не придётся этого делать?
Но чаще молчу.
Photo by Famous Artist Painter Ortega Maila on Unsplash
