Я обожаю наблюдать за людьми в США.
Обожаю просто до посинения.
По этой причине я очень люблю, например, ездить домой с работы на метро.
Вот мы въезжаем в русскоязычную часть Бруклина, и народу в вагоне становится значительно меньше. Ты оглядываешься и понимаешь, что состав людей такой же, какой был тут год назад, два или на прошлой неделе.
Люди вокруг меня общаются по скайпу на всех языках бывшего СССР. Кто-то ест чебуреки, какие-то женщины с красными волосами и химиями обсуждают маникюристку Танечку, которая за собой в США притащила этого козла, «а он лежит весь день, а она ему ещё и пельмени носит! А золотая женщина! Золотая! Зарабатывает! Умница! Ничего не ценят эти мужики!».
В вагоне обязательно присутствуют мужчины, работающие на стройке. На таких как я (явно конторских мышей в драных шубках) смотрят со снисхождением – да ты жизни не нюхала, земеля, что ты можешь знать о жизни, девочка, вот я… !
Если при таких заговорить со своим милым по телефону на английском, то снисхождение во взгляде сменится на почти презрение:
– Чо среди наших мужика себе найти не могла? Скажи ещё, что он чёрный!
О, да, расистские настроения очень сильны в этой части Бруклина.
Ещё едут брутальные русскоязычные мужчины, они обычно очень чётко и по понятиям разговаривают по телефонам.
Также на весь вагон обязательно найдётся очень советская бабушка с очень американским внуком.
А ещё обязательно красивые «русские» девушки в ассортименте, еврейские пары, явно уехавшие из совка лет сорок назад, женщина в нелепой шляпке и перстнях на пальчиках-сосисках…
Кто-то обязательно читает ужасную российскую прессу типа «Комсомольской правды», у кого-то в руках кроссворд из очень местной газетенки, достаточно часто книги.
Ни в какой московской электричке или сибирском поезде дальнего следования не встретишь такого интернационала.
Еду сейчас с работы. Въезжаю в ту самую советскую часть Бруклина. Кто-то вяжет, кто-то спит, кто-то сидит, уставившись в телефон. Напротив меня мама и сын. Пацану лет девять-десять.
Останавливаемся на станции, которая называется Avenue N. Все вышли-зашли. Поезд уже собирается трогаться. Двери начинают закрываться, а у нас тут в метро, кстати, страшные двери, товарищи. Шибанут так, что мало не покажется. Так легко как в Москве их не открыть – если ими зажало, то будет сжимать до последнего пока кондуктор не сжалится и не нажмёт специальную кнопочку. Я как-то имела радость прочувствовать это на себе – спасли мужчины из вагона.
И вот какой-то чернокожий парень сунулся в эти закрывающиеся двери и натурально получил ими по ушам. В момент получения дюлей он на весь полупустой вагон заорал:
– Бл..ь!!!
Словно услышав его, двери распахнулись, и жертва буквально впала в вагон. Поезд тронулся. Чернокожий парень с достоинством отряхнул одежду, а решительно прошёл к тамбуру и ушёл в соседний вагон. Мы все, естественно, внимательно пронаблюдали за каждым его действием.
Только он ушёл, как вдруг пацан напротив на весь вагон:
– Он русский!
Мама его зачем-то (вот зачем?)
– Почему? Может просто где-то услышал! Научили, наверное.
– Неее, – говорит пацан, – Папа наш говорит «блиять», или нет – билиять! А вот ты говоришь – бл..ь!!!
Произнося «блиять», пацан так искренне пучил глаза и вообще настолько точно изображал американца, силящегося сказать “Я” чётко, что я захохотала просто в голос (я вообще это очень люблю).
Надо отдать должное маме – она тоже не стала изображать из себя библиотекаря на выданье, а смеялась ещё и громче всех в вагон, иногда хлопая себя рукой по ляжке в джинсах.
Photo by Michael Barón on Unsplash
